Ковальджи А.К.
Спасибо г. Костюкову, что прочитал проект концепции и попытался высказаться. Пусть это получилось многословно и грубовато, но цель все же достигнута: обсуждение концепции происходит. Осталось только научиться минимально уважительно разговаривать и не подозревать собеседника во всех смертных грехах.
Сразу скажу, что я попытался найти в «разносе» г. Костюкова содержательные мысли, полезные для концепции. Получилось немного, но о них поговорим позже, а пока у меня есть ряд вопросов.
Чем объяснить, что г. Костюков до прочтения текста уже томился мрачными ожиданиями? Кто-то высказал ему свое угрюмое мнение? Или угрюмость свойственна г. Костюкову? Ясно только, что г. Костюков был готов увидеть что-то нехорошее и не был готов увидеть хоть малое рациональное зерно. Так бывает на святочных гаданиях: заглянет девица в зеркальце – и увидит то, чего ждет. Жаль, что такое случилось с неглупым, видимо, человеком, второшкольником.
Интересно, где был г. Костюков все эти трудные для школы годы? Почему не пытался ей помочь, например, прочитать лекцию? Откуда такой взрыв интереса к проекту концепции? Откуда такая уверенность, что он, г. Костюков имеет моральное право на погромный стиль отзыва?
Чем объяснить, что на свои вопросы г. Костюков не попытался получить ответы из первых рук? Почему не позвонил в школу? Не попросил встречи? Похоже, что он не хотел разочароваться в своих угрюмых мыслях. Ему, судя по всему, хотелось высказаться погромче и на весь белый свет, а прав он или не прав – дело десятое, ведь г. Костюков – журналист.
Тем не менее, я предлагаю Л.В. Костюкову встретиться и поговорить о концепции. Напоминаю телефон школы: 137-17-69 (Овчинников Владимир Федорович, Ковальджи Александр Кириллович), e-mail: koval@sch2.ru. Могу познакомить и с Сергеем Ростиславовичем Филоновичем, выпускником Второй школы, который написал основу проекта.
Вся агрессия г. Костюкова тем более удивительна, что в первой же строке проекта концепции написано «Проект, версия 0.0», т.е. г. Костюкова приглашали к конструктивному диалогу, а он «открыл огонь на поражение». Такое впечатление, что у г. Костюкова накопилось много отрицательной энергии, которую он «успешно» разрядил.
Откуда у г. Костюкова уверенность, что у авторов концепции есть зловещие планы? Он, как встарь, ищет и находит «врагов народа», т. е. Второй школы, гневно разоблачает их коварные замыслы и упивается своим благородным негодованием. Как это знакомо нашему поколению! (я – 1973 года выпуска, г. Костюков – 1976-го).
Вообще, отзыв г. Костюкова перегружен советизмами. Ему всюду мерещится Брежнев, КПСС и т.д. Успокойтесь, г. Костюков, те времена, слава Богу, прошли и, я уверен, навсегда. Поэтому не будем друг друга пугать призраками, тем более «призраками коммунизма».
Перейдем к «конструктиву». Оппонент (г. Костюков) убежден, что серьезное развитие не может происходить на «стыках» наук, но только в их сердцевинах. Утверждение, что развитие происходит в сердцевинах, честно говоря, банальность. Но то, что, кроме этого, развитие происходит в прикладных областях и на «стыках» наук понимают далеко не все. Напомню оппоненту, что обобщенные функции придумали физики, а не математики, да и теория дифференциальных уравнений стимулируется в основном механикой (и химией, и биологией). А теория оптимального управления? А фракталы с чего начались? А теория нечетких множеств? По аналогии, и развитие культур иногда по преимуществу идет в недрах стран и народов, а иногда происходит мощное взаимопроникновение культур, например, через христианство.
Оппонент зачем-то создает отталкивающий образ двухголового биолога-математика, словно между науками есть непроходимая грань. Например, математик академик И.М. Гельфанд прекрасно разбирается в биологии. Неужели его надо обзывать двухголовым и заявлять, что такие нам не нужны? А математик академик В.И. Арнольд прекрасно разбирается в истории и литературе. Его тоже как-нибудь обзовем? Академик Б.В. Раушенбах, как известно, создал теорию обратной перспективы, признанную искусствоведами. Вспомним также Б.Н. Делоне, – чего он только не умел. Все они были яркими и цельными личностями. Сейчас, к сожалению, наблюдается тенденция к узкой специализации, но стоит ли ей безоговорочно поддаваться? Стоит ли строить небоскреб на крошечном фундаменте?
Печально, когда оппонент пытается найти в музыке Бородина что-нибудь химическое. Лучше прислушаемся к Эйнштейну, который говорил, что в открытии теории относительности ему помогли музыка и Достоевский.
Не знаю, как у оппонента с логикой, но то, что А.Т. Фоменко «влез» в историческую науку, как слон в посудную лавку, не является аргументом против развития наук на стыках, равно как, неудачные браки не являются аргументом против создания семьи. Например, кристаллографы сейчас делают открытия на стыках математики, физики, химии, геологии и астрономии.
Оппонент, на мой взгляд, наивно убежден, что для взаимодействия математика и биолога или математика и экономиста достаточно минимальной общей культуры. Я 20 лет проработал в Центральном экономико-математическом институте и Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН. Мне, как математику, постоянно приходилось решать общие проблемы с экономистами, социологами, медиками, экологами и даже дендрохронологами. Каждый раз выяснялось, что мы говорим на разных языках, вкладываем в одни и те же слова разный смысл. А люди были и «остепененные», и культурные. Но когда мне удавалось понять суть проблемы на языке соответствующего специалиста, а ему – разобраться в способе формализации его задачи, то есть построить модель, осмысленную для нас обоих, то и для «прикладника» открывались неожиданные возможности его науки, и для математика – новые объекты исследования. Именно таким образом, например, мне удалось поставить и решить классическую проблему теории динамических рядов о разделении неизвестного тренда и неизвестных периодических колебаний в непараметрическом виде.
Добавлю, к слову, что моделированию не учат ни в школе, ни в вузе; даже не говорят, что бывают различные постановки задачи, от которых принципиально зависят как выбор математического аппарата, так и получаемые результаты. Иначе говоря, моделирование – это общая часть всех наук, без которой математик не может успешно работать в других областях. Ведь чистыми математиками, физиками или биологами становятся единицы, а где-то работать и применять математику придется почти всем нашим выпускникам.
Вопрос о «периоде расцвета» Второй школы, на мой взгляд, не так примитивен, как считает оппонент. Он убежден, что каждое поколение видит себя на гребне успехов школы. При этом сам же сообщает, что литературу ему преподавали посредственно, а историю – очень плохо. По-моему, расцвет – это когда дети, учителя и администрация (почти все) идут в школу с радостью, им хочется видеть друг друга, учителя запросто ходят на уроки к коллегам, дети охотно задают вопросы, и учителя охотно отвечают. В 60-е годы такое было, а потом многие годы - уже нет. Эйфория возрождения школы в форме лицея длилась недолго, до тех пор, пока завучем была Г.А. Чувахина, которая «тянула на себе» все внутришкольные административные проблемы, к тому же была разрешена аренда помещений, дававшая прибавку к зарплате. Но Галина Алексеевна не выдержала перегрузки и ушла из завучей, аренду прикрыли, и школу начали раздирать противоречия, как в басне о лебеде, раке и щуке.
Занятно, что у оппонента-журналиста заведомо отрицательное отношение к интеллектуальной элите: он обзывает ее либо «ненаучной», либо «нероссийской». Можно согласится с оппонентом: многие из тех, кто называет себя сегодня «элитой», совершенно не заслуживает такого титула, а многие безусловно заслуживающие его – уехали. Но из этого вовсе не следует, что настоящая интеллектуальная, в том числе научная элита, России больше не нужна! Кстати, когда разгоняли школу в 1971 году, первый секретарь горкома партии Гришин тоже говорил, что «элита нам не нужна». Убежденность г. Костюкова в том, что Россия – потерянная страна и для науки, и для интеллектуальной деятельности – вызывает глубокое сожаление. Не всё так однозначно, как пишут в некоторых газетах. Уверен, что рано «хоронить» нашу страну и ее науку.
При «социализме» идея элитности была противопоставлена идее равенства. Интересно, что и «на западе» боязнь неравенства доходит до смешного. Знакомого мне учителя математики приглашали преподавать в Швецию. Он даже согласился. Но когда выяснилось, что объявлять конкурсный набор категорически нельзя, а надо принимать всех желающих, то идея хорошего математического класса в Швеции не состоялась.
У нас с г. Костюковым, очевидно, разный взгляд на вещи: мы видим сыр, а он видит дырки от сыра. Кроме того, «идеальные цели» – недостижимы, но к ним стоит стремиться. Пусть нельзя вымести из квартиры всю пыль, но мести пол надо старательно. Мы не хотим ждать, пока очередной Ломоносов сам придет и организует академию. Нам, и не только нам, в отличие от г. Костюкова, по-прежнему нужны научные школы, а значит, и научная элита. Мы не можем гарантировать воспитание такой элиты в нашей школе, но стремимся создать почву для ее развития. Условно говоря, для появления одного академика должно появиться 100 докторов наук, для одного доктора – 100 кандидатов, для одного кандидата – 100 студентов, а вот хорошими студентами могут и должны стать все 100 выпускников нашей школы, причем уже в школе им можно привить и навыки научного мышления, и вкус к творческой работе. А кто уедет или останется – не должно влиять на наши планы.
Хочу еще раз укорить оппонента, который в одной фразе «ставит вешки для серьезного разговора», а в следующей – переходит на брань. Простим ему... Но трудно простить оппоненту, когда он пишет: «Россия в лице государственных структур…». С каких же пор российская интеллигенция, к коей, видимо, относит себя оппонент-литератор, считает госструктуры «лицом России»?
Соглашусь с оппонентом, что цель – воспитание элиты – не для детских ушей. Им бы учиться, а не мнить себя элитой, не зазнаться бы, не приобрести «звездную болезнь». Именно поэтому я – противник элитарности, т.е. «избранности» по месту учебы, чувства превосходства без собственных заслуг. Но элитность школы – это другое, это, прежде всего, огромный творческий труд, как индивидуальный, так и совместный с коллегами. Последнему, кстати, неплохо обучают математические бои. Кратко – это соревнование двух команд, которые сначала решают одинаковый набор задач, а потом сходятся для их разбора. Одна команда выставляет докладчика, другая – оппонента. Происходит нечто похожее на защиту диссертации: один старается дать полный ответ, а другой старается найти недостатки. При этом дети учатся слушать и понимать других, анализировать ход мысли собеседника, грамотно и доброжелательно задавать вопросы, отстаивать свою точку зрения и без обиды признавать свои ошибки.
Повторюсь: детям ни в коем случае нельзя говорить, что они – будущая элита. Равно как не должно быть разговоров об элитных учителях. Конечно, как говаривал Суворов: «Плох тот солдат, который не хочет стать генералом». Но, чтобы стать настоящим генералом, надо сначала побывать и победить во многих трудных сражениях. Поэтому ребенку, мечтающему о научной карьере, стоит почитать биографии великих ученых, чтобы представлять себе, сколь тернист этот путь.
Почему литератор г. Костюков так боится слов? Его почему-то настолько испугало слово «парадигма», что он даже отказался его понимать в контексте проекта. А если бы было написано «гуманитарный взгляд на мир» и «естественно-научный взгляд на мир», то было бы понятнее? Есть взгляд поэта, художника, музыканта, а есть взгляд математика, физика, биолога (и множество других оттенков взглядов). Сейчас многие способные в математике дети заявляют, что им не нужны литература с историей, а яркие гуманитарии терпеть не могут математику. Но ведь мир един, и гораздо полезнее и интереснее познавать его обоими полушариями. Между прочим, в архивах А.С. Пушкина хранится статья по теории вероятностей с его пометками, – он один из первых в России понял важность этой науки.
То, что оппонент не чувствует разрыва между гуманитарным и естественно-научным мировосприятием, говорит только о том, что он не изучал эту проблему. Напомню бывшему мехматовцу Костюкову, что когда-то математика и музыка считались одной наукой-искусством, а потом разошлись. Сейчас мало кому удается быть энциклопедистом, даже математики поделились на столько ветвей, что зачастую перестают понимать друг друга. Потеря цельности восприятия – характерная черта нашего времени, и преодолевать ее можно лишь труднейшим путем синтеза парадигм. А само слово «парадигма» применимо именно там, где учение – не поверхностное, а глубокое и творческое, доступное только способному и работоспособному. Отсюда цель – подобрать учителей, которые одновременно и сильные предметники, и не слишком узкие специалисты (которые не скажут учителю литературы: «Перестаньте задавать детям много читать, – им некогда заниматься моим предметом!», а такое, к сожалению, в нашей школе бывало).
С легкостью необыкновенной г. Костюков обвиняет авторов проекта в бессмысленности и «беспримерной каше в голове»! Прямо, как некий персонаж, который всё осмотрел, но слона не приметил. Оппонент постоянно придерживается презумпции виновности, как говорится, «шьет дело». Даже лексика у него какая-то судебная: «восстановим картину происходящего».
Оппонента задело слово «глобализация», мне оно тоже не нравится, но что же делать, если этот процесс существует и идет лавинообразно (вспомните тотальную компьютеризацию и Интернет). Формируется постиндустриальное, информационное общество, связанное мобильными телефонами и компьютерными сетями. Это во многом великолепная, а во многом чудовищная реальность, с которой надо считаться и быть к ней готовыми. Взять и отмахнуться не получится, и ругаться бесполезно. Нужно освоить необходимые для развития детей информационные технологии и одновременно помочь им выработать иммунитет к страшным соблазнам агрессивной информационной среды, которая часто «работает» не с сознанием, а с подсознанием.
Оппонент трогательно «не понимает», в чем состоит ускорение всех процессов в обществе. Ему решительно неведомо, с какой скоростью удваивается поток научной и ненаучной информации, что многие профессии, на которые нацеливаются абитуриенты, исчезают к моменту окончания вуза. А если всё это видеть и понимать, то становится ясно, что, с одной стороны, в нашей школе нужно формировать у детей базовые общенаучные представления, а с другой – учить приложениям в самом широком смысле, чтобы каждый из наших выпускников мог быстро освоить любую прикладную специальность или работать на «стыках» наук. В моем представлении – это курс моделирования на примерах из самых разных областей (физика, биология, экономика, медицина, социология, геология и т.д.).
Даже когда оппонент близок к правильному пониманию текста, по законам выбранного им жанра «разгромной статьи» он должен продолжить критику. Для этого он, как и было положено в советской политической журналистике, устраивает псевдодиалог: мол вы можете возразить, что... Но возражение, придуманное оппонентом, действительно убого, поэтому он его с легкостью развенчивает как метафизическую (?) неискренность. Столь же анекдотично выглядит «открытый» оппонентом новый и непреложный закон профессиональной мобильности. Оказывается, он состоит в дрейфе из физика-теоретика в спекулянта сахаром! Может, оппонент судит обо всех по своему «универсальному» опыту дрейфа из математиков в журналисты? Авторы проекта вкладывали в этот тезис совсем другой смысл. Например, не успел я выучить операционную систему DOS, как она устарела по сравнению с UNIX, не успел освоить язык Фортран, как его вытеснил C++ и т.д. Следовательно, надо учить школьников не столько работе с конкретной операционной системой или языком программирования, сколько алгоритмическому мышлению и принципам построения операционных систем. Это и есть та универсальность, о которой шла речь в проекте.
Неловко даже обсуждать уверенность оппонента, что научная элита и в следующих поколениях будет зарабатывать по 30$ в месяц. При таком мрачном взгляде на будущее своей страны остаётся, видимо, только эмигрировать или спиться.
Конечно, призыв оппонента «быть верным себе», не поддаваться гонке справедлив – мы добавим его в концепцию.
Поражает воображение попытка бывшего математика г. Костюкова решить уравнение: культура = парадигма, в котором ему «приходится сокращать слева и справа огромные смысловые пучки»! Я думаю, это новое слово в науке войдет в историю!
Хотелось бы поверить оппоненту, что парадигмы вступают в конфликт, а культуры, наоборот, – в диалог, но, увы, культуры иной раз подавляют и вытесняют одна другую. Например, европейская культура оставила руины от культуры индейцев.
Оппонент сам себя морочит вопросом: «… успеха в самых разных областях добивается один и тот же выпускник или разные?». Ну, зачем же так «придуриваться»? Выпускники нашей школы постоянно говорят, что во Второй школе их научили думать самостоятельно, научили серьезно работать, дали хороший кругозор. Всё это, по мнению выпускников, им очень пригодилось в жизни, кем бы они ни стали. Кстати, выпускник нашей школы г. Костюков ни разу не сказал «спасибо» ни школе, ни кому-либо из ее учителей.
Почему-то все мировые тенденции оппонент считает априори негативными. Это похоже на старческое брюзжание, мол, все рушится и разлагается, кругом абсурд, «время в умаление приходит…». Но, ведь, и в наше время говорили об НТР (научно-технической революции), АСУ (автоматизированных системах управления), роботизации и прочих «напастях». Можно, конечно, убежать в тайгу и ловить рыбу, но всех тайга не вместит, а остановить развитие техники или игнорировать это развитие несерьезно.
Повторил оппонент и расхожее обывательское суждение: какие же вы, мол, умные, если не можете хорошо заработать? Он предлагает нам заняться котировками акций на бирже и сколотить капитал. Да вот забыл он, что не все видят в деньгах счастье – это раз, далеко не только научные методы применяются на бирже, а чаще искусственные подъёмы и сбросы котировок, устраиваемые крупными игроками, – это два, да и, занявшись бизнесом, как Петр Авен, например, человек уже выпадает из науки и образования – это три.
Оппонент применяет еще один типичный для «погромной» журналистики прием некорректного спора: он вкладывает в понятия самый примитивный и неуместный смысл, приписывает этот смысл авторам проекта, а дальше дает волю эпитетам. Отвечу: под тенденциями я понимаю такие общеизвестные процессы как 1) рост открытости нашего общества (придется детям лучше, чем нам, знать языки и географию); 2) последствия снятия идеологического и экономического диктата государства (придется детям учиться искать себе работу или заводить свое дело); 3) быстрые изменения техники, экономики и права (придется детям в этом ориентироваться); 4) рост психологических нагрузок за счет потока ненужной и агрессивной информации (придется детям научиться себя защищать); 5) рост наркомании, проституции, терроризма (придется детям выживать…); 6) взрыв контактов за счет Интернета и мобильных телефонов (придется детям учиться отключать мобильники и отлипать от компьютера); 7) быстрая смена технических средств, видов информации и форм общения (нужны новые средства педагогической и психологической поддержки детей). Это и есть тенденции к глобализации и ускорению всех социальных процессов, которые оппонент в упор не видит. Но не стоит впадать в панику, жизнь возьмет свое: против каждой болезни находится со временем лекарство.
Оппоненту не ясно, как можно говорить с одной стороны о разрыве гуманитарной и естественно-научной составляющей, а с другой – об их синтезе. А можно ли, по мнению оппонента, говорить, что два человека сначала поссорились, а потом помирились? Разрыв – это когда разные сферы мышления живут отдельной жизнью и противопоставляются («физики и лирики»), а синтез – это когда между ними возникают связи и взаимодействия, понимание и взаимодополнение.
Совершенно непонятна и даже пугает жгучая ненависть оппонента к научным коллективам. Были школы Н. Лузина, Н. Вавилова, Ю. Лотмана, П. Капицы, – что, их руководители были чиновниками? А сейчас есть школа В. Арнольда, – он ведущий математик и в нашей стране, и в мире. О чем Вы, сударь, с какой такой мафией у Вас ассоциации? Ах, нет, еще ассоциации с ВПШ и ВКШ (т.е. партийными школами). Кто о чем… Нет, это еще не всё, далее идут гестапо, СС, сталинизм. Приехали…
Говоря о социализации (т.е. уменни выпускников школы успешно работать в коллективе в разных ролях, в том числе в роли руководителя), оппонент демонстрирует воинствующее невежество: он убежден, что ученый, открывший новый сорт целлофана, сможет запросто стать директором НИИ Целлофана. Простите, а у него получится? Захочет ли он решать трудовые споры? Сумеет ли он одних вдохновить, а других усмирить? Останется ли у него время для собственной научной работы? История изобилует примерами, когда у больших ученых ничего не выходило с руководством научным коллективом.
Оказывается, оппонент боится как огня корпоративных ценностей, считает, что они противопоставлены общечеловеческим и общепрофессиональным. В отличие от некоторых его молодых читателей, г. Костюков, несомненно, помнит, что само слово «корпорация» еще 15 лет назад было в нашей стране таким же ругательным, как и слова «частная собственность» или «либерализм» и тоже «гневно клеймилось» советской прессой. Видимо, он так привык к этому, что все еще не может остановиться. Хорошо, давайте заменим ненавистные г. Костюкову «корпоративные» ценности на более привычные ему «коллективные» или «общие» ценности. Однако, как не назови, всё же эти самые «коллективные ценности» – в очень глубоких и древних традициях России. Эти ценности, однако, – отнюдь не всеобщи, многими они не разделяются, но многих других – объединяют. Такова, например, любовь к Родине, такова же и любовь к своей Школе, которая дала много и в плане познания, и в плане нравственном (хотелось бы верить в это). И общечеловеческие ценности здесь ни при чем, они из другой области – «политических» взаимоотношений человека и государства. Ни при чем здесь и «общепрофессиональные» ценности, тем более что и смысл самого этого термина весьма не однозначен. Корпоративные ценности имеют в своей основе осознание каждым членом «корпорации» своей принадлежности к некоторому сообществу близких (но вовсе не одинаковых, как почему-то считает г. Костюков) людей, объединяемых, в первую очередь, общим интересом и ответственностью за «общее дело». Разумеется, корпорации, как и люди, и «общее дело», бывают очень разными, а соответствующие цели – как добрыми, так и людоедскими. Почему же г. Костюков ждет от любого объединения людей с общим интересом лишь мерзостей? Откуда у оппонента такое глубокое недоверие к людям вообще, такое неверие в добро и разум, тем более в своей школе?
Между тем, корпоративные ценностные традиции Второй школы совершенно реально существуют, причем именно те, о которых так зло пишет г. Костюков: признание особой ценности познания, как вида человеческой деятельности, первичность нравственных, культурных и профессиональных достижений человека по отношению к приобретаемому им социальному статусу, стремление к саморазвитию на основе сотрудничества с нравственно сильными людьми, в конце концов – априорное взаимное доверие, взаимоуважение и взаимопомощь Второшкольников. Тот, кто не разделяет эти ценности, разумеется, ниоткуда не «исключается», просто ему становятся чуждыми интересы членов «корпорация Второшкольников», и он как-то незаметно сам покидает ее. Все это хорошо известно выпускникам «старой» Второй школы, да и большинству выпускников Лицея «Вторая школа» – тоже.
Вместе с тем, сегодня старинные традиции сотрудничества, взаимной поддержки, духовной близости, осознания общности интересов учеников и учителей, понимания образования во Второй школе именно как общего дела, в котором нет более и менее важных участников, заметно пошатнулись. Координация усилий учеников и учителей уступила место «разнобою», как гармония мелодии «сыгранного» оркестра – какофонии индивидуальной игры «независимых» оркестрантов, каждый из которых лишь себя самого считает дирижером.
Общеизвестно, как легко «испортить» ребенка, если в семье отец и мать придерживаются разных мнений о том, что хорошо и что плохо, дают своему отпрыску взаимоисключающие ориентиры. А ведь в нашей школе подобное постепенно становится нормой. Посудите сами, как быть ученику, если один из учителей считает главной задачей ученика скрупулезное выполнение домашних заданий, а другой заявляет, что никакие домашние задания не нужны, если один учитель считает, что нет греха в опозданиях на урок, а другой за это строго наказывает, если один учитель говорит, что ребятам уже с 7-го класса надо целенаправленно готовиться к поступлению в вуз, а другой – что до 11-го класса им этим заниматься не следует, если один учитель утверждает на уроке, что родители – это друзья нашей школы, а другой говорит, что родители только мешают ему работать, один учитель призывает учеников интересоваться всем на свете, а другой, требует сосредоточиться только на главном. Совершенно очевидно, полного единомыслия никогда не будет, да никому и не нужно. Но дикого разнобоя во мнениях, которое сейчас процветает в нашей школе, не должно быть. Я уже вспоминал про «лебедя рака и щуку». Наш разговор о корпоративных ценностях напоминает мне мечты человека зимой о лете, летом о зиме. Сейчас во Второй школе явно не хватает общих дел и общих устремлений. Коллектив распался на мелкие группки и отдельных людей, общая жизнь едва теплится. Понятно, что тому много причин: и необходимость работать на двух-трех работах, чтобы выжить, и длительное отсутствие авторитетной администрации, и привычка многих учителей к полной «самостийности», и нелегкий характер некоторых педагогов, которые «всегда правы» и т.д. Поэтому в нашей школе сегодня можно только мечтать о восстановлении прежних Второшкольных корпоративных ценностей. Если учителя лицея «Вторая школа» когда-нибудь придут к общему выводу, что хотя бы к педсовету каждый учитель должен заполнить журнал – это уже будет колоссальным «корпоративным» достижением!
Думаю, что модель школы включает в себя и организацию, и среду общения, но не что-то одно. Если только организация, то личностям будет душно, а если только общение, то это клуб, где никто не несет никакой ответственности. Даже в турпоходе решение руководителя – закон, т.е. присутствуют элементы организации (иначе одна половина команды пойдет налево, а другая – направо).
«Что такое успех школы как организации?». Думаю, что вопрос поставлен неправильно. Можно спросить: какую роль может сыграть та или иная организация в успехах школы и что мы понимаем под успехами? Одни школы считают успехом то, за что хвалит начальство, например, число медалистов. К слову, в Ямало-Ненецком округе процент медалистов самый высокий в стране. Некоторые школы считают, что главный успех – поступаемость в вузы, поэтому они заключают договоры с вузами. Другие школы считают, что главное – это награды на различных конкурсах. По моему мнению, главный успех – это научить детей учиться, помочь им найти себя, приобщить их к культурным достижениям человечества. Главный критерий, когда давние выпускники приходят в школу с благодарностью за то, что она им дала, и приводят своих детей. Все остальные успехи – это средства (обоюдоострые) для достижения главной цели. В какой мере может помочь организация? Прежде всего – в разумных правилах игры (чтобы «автомобили» не сталкивались, чтобы не было «пробок», чтобы не было плохих дорог и коптящих двигателей). Правила писаные или неписаные всегда есть, и сейчас они – кто во что горазд.
Мне не хочется отвечать на откровенно провокационные вопросы типа: «Как зачислять в организацию?». Организации, единственной формой которой оппонент представляет себе тоталитарную секту, не будет, поэтому принимать присягу не придется.
Цитируем оппонента: «Замечательно, если у учителя всё в порядке с общечеловеческими и профессиональными ценностями, то есть если он хороший человек и хороший учитель. И всё. А культура – умение мирно сосуществовать …». Давненько оппонент не заглядывал в школу и давненько не читал опусы в Интернете. Что, простите, делать, если некоторые учителя позволяют себе распускать языки и кулаки? Призывать их к общечеловеческим ценностям? Вашими бы устами, да мед пить. Согласен с оппонентом, что лучше не принимать в школу учителя с низким культурным уровнем, каким бы профессионалом он не был.
Оппонент говорит, что сотрудничал в семи школах. От чего же ни в одной не задержался долго, и отчего не зашел во Вторую?
Жаль, что г. Костюков плохо знает историю Второй школы, иначе бы он не назвал А.Ф. Макеева гордостью школы. Увы, А.Ф. Макеев после лагеря был завербован стукачом и вместе с К.А. Круковской писал доносы на вольнодумных учителей и администрацию, после чего школу и разогнали. А что он был индивидуальностью, – бесспорно. Жаль, что индивидуализм для оппонента самоценен.
Оппоненту неприятно, если личные и коллективные ценности будут совпадать. Он понимает это исключительно как форму насилия. Вопрос на засыпку: а еще варианты ответа есть? В математике решить задачу – значит найти все возможные ответы и отбросить те, которые не соответствуют области допустимых значений. А оппонент поступает с точностью до наоборот: он выбирает только недопустимой ответ и «выплескивает вместе с ним ребенка». На мой взгляд, для человека самое большое счастье, когда кто-то искренне разделяет его ценности. На основе общих ценностей всегда возникали и будут возникать общества, движения и организации, которые процветают до тех пор, пока общие ценности преобладают. А насадить общие ценности нельзя, даже за сверхбольшую зарплату не все согласятся прикидываться.
Согласен, инакомыслие – необходимое условие здорового коллектива, но не достаточное. Инакомыслие без чувства ответственности, без уважения к другому инакомыслию – это беда. Так один из ушедших учителей вваливался ко мне в кабинет и требовал, чтобы я заменил классного руководителя в классе, где он ведет физику. Попытка объяснить ему, что дело требует обсуждения, приводила его в ярость, он хлопал дверью и говорил, что я негодный директор. Интересно, как бы поступил г. Костюков на месте директора?
Удивительное нежелание оппонента понять, каким может быть общение с нравственно сильной личностью. Неужели г. Костюков не слыхал, что в нашей школе выступали В. Непомнящий, С. Аверинцев, Б. Окуджава? И еще почему-то оппонента «изобилие сильных личностей немного утомляет». Да, где же он видел это изобилие? На какой планете?
Оппонент убежден, что документально записанные общечеловеческие ценности будет трудно и аморально (?!) использовать конструктивно. Скажите это Моисею, который явил миру десять заповедей, высеченных в камне.
Прочтите, читатель, непредвзятым взглядом фразу из проекта: «Оплата труда сотрудников должна быть достойной, т.е. соответствовать квалификации, а также обеспечивать им возможность не думать о дополнительных заработках». А теперь подумайте, как профессионально ее передернуть, чтобы она стала зловещей. По мнению оппонента, авторы проекта придумали изуверский план: сначала прельстить учителей огромной (по нынешним меркам) зарплатой, а потом заставить принять невыносимые корпоративные ценности. О, тут, верно, не обошлось без происков мирового империализма! К тому же у хорошего учителя всегда есть возможность «продаться» в частную школу, кои растут, как на дрожжах. Мы бы давно уже могли ободрать родителей, как липку, используя славу школы, но что-то школа как стояла ободранная, так и стоит, и «новых русских» в ней не видать.
Оппонент не даёт ответа, что делать школе, когда государство перестает ее финансировать. Ни одна уборщица не пойдет убирать этажи без доплаты, и стулья и лампочки покупать надо (бюджет покрывает одну десятую потребностей в ремонте и оборудовании). На 5-этажную школу штатным расписанием предусмотрены 1,5 ставки рабочего, каждая ставка аж 1000 рублей (это после повышения!). А как быть учителям, если на ставку одного себя не прокормишь? И как прикажете выжить школе без помощи друзей, в первую очередь – наших же выпускников? Вы, г. Костюков, вероятно, неплохо зарабатываете хлесткими публикациями? А помочь родной школе не думали?
Встряхнитесь, г. Костюков, если Вы настоящий Второшкольник, то Вы не станете обвинять других второшкольников в «коварных замыслах» и, тем более, подозревать в них человека, который эту школу создал и не даст ей стать другой (кстати, не получая за свою должность и.о. директора зарплату, поскольку остается директором ВЗМШ, которую тоже создал и не может бросить). Короче, не думайте о людях хуже, чем Вы думаете о самом себе, и всё встанет на свои места. А у проекта концепции появятся новые версии, понятнее, чем исходная.